Неточные совпадения
«Так же буду сердиться на Ивана кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои
мысли, так же будет стена между святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же буду обвинять ее за свой
страх и раскаиваться в этом, так же буду не понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо
от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее — не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и
страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при
мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому, что знаем его невозможность и равнодушно переходим
от сомнения к сомнению, как наши предки бросались
от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою…
— Уму непостижимо! — сказал он, приходя немного в себя. — Каменеет
мысль от страха. Изумляются мудрости промысла в рассматриванье букашки; для меня более изумительно то, что в руках смертного могут обращаться такие громадные суммы! Позвольте предложить вам вопрос насчет одного обстоятельства; скажите, ведь это, разумеется, вначале приобретено не без греха?
Передумав все это теперь и готовясь к новому бою, он почувствовал вдруг, что дрожит, — и даже негодование закипело в нем при
мысли, что он дрожит
от страха перед ненавистным Порфирием Петровичем.
Оставшись одна, Соня тотчас же стала мучиться
от страха при
мысли, что, может быть, действительно он покончит самоубийством.
— У нас удивительно много людей, которые, приняв чужую
мысль, не могут, даже как будто боятся проверить ее, внести поправки
от себя, а, наоборот, стремятся только выпрямить ее, заострить и вынести за пределы логики, за границы возможного. Вообще мне кажется, что мышление для русского человека — нечто непривычное и даже пугающее, хотя соблазнительное. Это неумение владеть разумом у одних вызывает
страх пред ним, вражду к нему, у других — рабское подчинение его игре, — игре, весьма часто развращающей людей.
— Интересно, что сделает ваше поколение, разочарованное в человеке? Человек-герой, видимо, антипатичен вам или пугает вас, хотя историю вы
мыслите все-таки как работу Августа Бебеля и подобных ему. Мне кажется, что вы более индивидуалисты, чем народники, и что массы выдвигаете вы вперед для того, чтоб самим остаться в стороне. Среди вашего брата не чувствуется человек, который сходил бы с ума
от любви к народу,
от страха за его судьбу, как сходит с ума Глеб Успенский.
Самгин шел тихо, перебирая в памяти возможные возражения всех «систем фраз» против его будущей статьи. Возражения быстро испарялись, как испаряются первые капли дождя в дорожной пыли, нагретой жарким солнцем. Память услужливо подсказывала удачные слова, они легко и красиво оформляли интереснейшие
мысли. Он чувствовал себя совершенно свободным
от всех
страхов и тревог.
Она со
страхом отряхнется
от непривычной задумчивости, гонит вопросы — и ей опять легко. Это бывает редко и у немногих.
Мысль у ней большею частию нетронута, сердце отсутствует, знания никакого.
«Это история, скандал, — думал он, — огласить позор товарища, нет, нет! — не так! Ах! счастливая
мысль, — решил он вдруг, — дать Ульяне Андреевне урок наедине: бросить ей громы на голову, плеснуть на нее волной чистых, неведомых ей понятий и нравов! Она обманывает доброго, любящего мужа и прячется
от страха: сделаю, что она будет прятаться
от стыда. Да, пробудить стыд в огрубелом сердце — это долг и заслуга — и в отношении к ней, а более к Леонтью!»
Он изумился смелости, независимости
мысли, желания и этой свободе речи. Перед ним была не девочка, прячущаяся
от него
от робости, как казалось ему,
от страха за свое самолюбие при неравной встрече умов, понятий, образований. Это новое лицо, новая Вера!
Понятно, что через день, через два она исключительно была занята
страхом от мысли: «скоро я потеряю возможность поправить свою ошибку, если ошибалась в нем».
Но
от одной
мысли, что по этим знакомым местам, быть может, ходит теперь старый Коляновский и Славек, —
страх и жалость охватывали меня до боли…
Кажется, чего бы лучше: воспитана девушка «в
страхе да в добродетели», по словам Русакова, дурных книг не читала, людей почти вовсе не видела, выход имела только в церковь божию, вольнодумных
мыслей о непочтении к старшим и о правах сердца не могла ниоткуда набраться,
от претензий на личную самостоятельность была далека, как
от мысли — поступить в военную службу…
Тупая ненависть охватывала Макара, когда он видел жену, и не раз у него мелькала в голове
мысль покончить с ней разом, хотя
от этого его удерживал
страх наказания.
Боже мой, как замирало
от страха мое сердце при этой
мысли!
Сердце у меня замерло
от страха, и
мысль, что я причиною болезни матери, мучила меня беспрестанно.
Эти
мысли казались ей чужими, точно их кто-то извне насильно втыкал в нее. Они ее жгли, ожоги их больно кололи мозг, хлестали по сердцу, как огненные нити. И, возбуждая боль, обижали женщину, отгоняя ее прочь
от самой себя,
от Павла и всего, что уже срослось с ее сердцем. Она чувствовала, что ее настойчиво сжимает враждебная сила, давит ей на плечи и грудь, унижает ее, погружая в мертвый
страх; на висках у нее сильно забились жилы, и корням волос стало тепло.
Я вижу, что она сама вся трясется
от ревнивой муки, и думаю: дай я ее не
страхом ада, а сладким воспоминанием
от этих
мыслей отведу, и говорю...
«Мила еще, видно, и исполнена таинственных
страхов жизнь для этих людей, а я уж в суеверы не гожусь, чертей и ада не страшусь и с удовольствием теперь попал бы под нож какому-нибудь дорожному удальцу, чтоб избавиться, наконец,
от этих адских мук», — подумал он и на последней
мысли окончательно заснул.
Ченцов в последнее время чрезвычайно пристрастился к ружейной охоте, на которую ходил один-одинешенек в сопровождении только своей лягавой собаки. Катрин несколько раз и со слезами на глазах упрашивала его не делать этого, говоря, что она умирает со
страху от мысли, что он по целым дням бродит в лесу, где может заблудиться или встретить медведя, волка…
— Ах, непременно зайдите со мною! — сказала та, чувствуя если не
страх, то нечто вроде этого при
мысли, что она без позволения
от адмиральши поехала к ней в Москву; но Егор Егорыч, конечно, лучше ее растолкует Юлии Матвеевне, почему это и как случилось.
Это удивляет и Ахиллу и Туберозова, с тою лишь разницей, что Ахилла не может отрешиться
от той
мысли: зачем здесь Препотенский, а чинный Савелий выбросил эту
мысль вон из головы тотчас, как пред ним распахнулись двери, открывающие алтарь, которому он привык предстоять со
страхом и трепетом.
И прицелился в Передонова кием. Передонов крикнул
от страха и присел. В его голове мелькнула глупая
мысль, что Мурин хочет его застрелить. Все захохотали. Передонов досадливо пробормотал...
И, слово за словом, с побеждающей усмешечкой в тёмных глазах, обласканная мягким светом лампы, она начала плести какие-то спокойные узоры, желая отвести его в сторону
от мыслей о Марфе, разогнать
страх, тяжко осевший в его груди.
Дуня не плакала, не отчаивалась; но сердце ее замирало
от страха и дрожали колени при
мысли, что не сегодня-завтра придется встретиться с мужем. Ей страшно стало почему-то оставаться с ним теперь с глазу на глаз. Она не чувствовала к нему ненависти, не желая ему зла, но вместе с тем не желала его возвращения. Надежда окончательно угасла в душе ее; она знала, что, кроме зла и горя, ничего нельзя было ожидать
от Гришки.
Шагнул даже вперед — и вдруг ему стало страшно. И даже не
мыслями страшно, а почти физически, словно
от опасности. Вдруг услыхал мертвую тишину дома, ощутил холодной спиной темноту притаившихся углов; и мелькнула нелепая и
от нелепости своей еще более страшная догадка: «Сейчас она выстрелит!» Но она стояла спокойно, и проехал извозчик, и стало совестно за свой нелепый
страх. Все-таки вздрогнул, когда Елена Петровна сказала...
Борис Петрович знал это место, ибо раза два из любопытства, будучи на охоте, он подъезжал к нему, хотя ни разу не осмелился проникнуть в внутренность мрачных переходов: когда он опомнился
от страха, то Чортово логовище, несмотря на это адское прозвание, представилось его
мысли как единственное безопасное убежище… ибо остаться здесь, в старом овине, так близко
от спящих палачей своих, было бы безрассудно… но как туда пробраться?
Канон угодника святого
Спешит он в
страхе прочитать,
Чтоб наважденье духа злого
От грешной
мысли отогнать...
Но дело в этот раз шло почему-то плохо. С неприятным чувством, что он совершил какую-то крупную, даже грубую ошибку, он несколько раз возвращался назад и проверял игру почти сначала. Ошибки не находилось, но чувство совершенной ошибки не только не уходило, а становилось все сильнее и досаднее. И вдруг явилась неожиданная и обидная
мысль: не в том ли ошибка, что игрою в шахматы он хочет отвлечь свое внимание
от казни и оградиться
от того
страха смерти, который будто бы неизбежен для осужденного?
Разумеется, я слушал эти рассуждения и радостно изумлялся. Не потому радовался, чтобы сами
мысли, высказанные Грациановым, были мне сочувственны, — я так себя,
страха ради иудейска, вышколил, что мне теперь на все наплевать, — а потому, что они исходили
от станового пристава. Но по временам меня вдруг осеняла
мысль: «Зачем, однако ж, он предлагает мне столь несвойственные своему званию вопросы», — и, признаюсь, эта назойливая
мысль прожигала меня насквозь.
И вот, когда сумма этих унизительных
страхов накопится до nec plus ultra [До крайних пределов (лат.)], когда чаша до того переполнится, что новой капле уж поместиться негде, и когда среди невыносимо подлой тоски вдруг голову осветит
мысль: «А ведь, собственно говоря, ни Грацианов, ни Колупаев залезать ко мне в душу ни
от кого не уполномочены», — вот тогда-то и является на выручку дикая реакция, то есть сквернословие, мордобитие, плеванье в лохань, одним словом — все то, что при спокойном, хоть сколько-нибудь нормальном течении жизни, мирному гражданину даже на
мысль не придет.
Вдруг взметнётся дымом некая догадка или намёк, всё собою покроет, всё опустошит, и в душе, как в поле зимой, пусто, холодно. Тогда я не смел дотронуться словами до этой
мысли, но, хотя она и не вставала предо мной одетая в слова, — силу её чувствовал я и боялся, как малый ребёнок темноты. Вскочу на ноги, затороплюсь домой, соберу снасти свои и пойду быстро да песни пою, чтобы оттолкнуть себя в сторону
от немощного
страха своего.
И
от этой
мысли атлет вдруг почувствовал себя беспомощным, растерянным и слабым, как заблудившийся ребенок, и в его душе тяжело шевельнулся настоящий животный
страх, темный, инстинктивный ужас, который, вероятно, овладевает молодым быком, когда его по залитому кровью асфальту вводят на бойню.
А она ведь ничего не знала ни о моих припадках, ни об убийстве, и я всегда был с нею ласков и ровен. «Значит, было во мне что-то такое, чего нет у других людей и что пугает», — мелькнула у меня
мысль и тотчас исчезла, оставив странное ощущение холода в ногах и спине. Я понял, что Марья Васильевна узнала что-нибудь на стороне,
от прислуги, или наткнулась на сброшенное мною испорченное платье, и этим совершенно естественно объяснялся ее
страх.
Она чуть не умерла за меня
от страха и укоров совести, когда я летал на Танкреде; теперь же, когда все было кончено и особенно когда она поймала, вместе с другими, мой взгляд, брошенный на m-me M*, мое смущение, мою внезапную краску, когда, наконец, удалось ей придать этому мгновению, по романтическому настроению своей легкодумной головки, какую-то новую, потаенную, недосказанную
мысль, — теперь, после всего этого, она пришла в такой восторг
от моего «рыцарства», что бросилась ко мне и прижала меня к груди своей, растроганная, гордая за меня, радостная.
Рассудок говорил мне всю сущую правду, краска стыда за недавнее прошлое разливалась по моему лицу, сердце сжималось
от страха при одной
мысли, что у меня не хватит мужества отказаться
от поездки к графу, но я не долго колебался. Борьба продолжалась не более минуты.
Выяснить своими усилиями свое отношение к миру и держаться его, установить свое отношение к людям на основании вечного закона делания другому того, что хочешь, чтобы тебе делали, подавлять в себе те дурные страсти, которые подчиняют нас власти других людей, не быть ничьим господином и ничьим рабом, не притворяться, не лгать, ни ради
страха, ни выгоды, не отступать
от требований высшего закона своей совести, — всё это требует усилий; вообразить же себе, что установление известных порядков каким-то таинственным путем приведет всех людей, в том числе и меня, ко всякой справедливости и добродетели, и для достижения этого, не делая усилий
мысли, повторять то, что говорят все люди одной партии, суетиться, спорить, лгать, притворяться, браниться, драться, — всё это делается само собой, для этого не нужно усилия.
Жизнь наша бывает лучше или хуже только оттого, что мы сознаем себя или телесным, или духовным существом. Если мы сознаем себя телесным существом, мы ослабляем нашу истинную жизнь, усиливаем, разжигаем страсти, жадность, борьбу, ненависть,
страх смерти. Если же мы сознаем себя духовным существом, мы возбуждаем, возвышаем жизнь, освобождаем ее
от страстей,
от борьбы,
от ненависти, освобождаем любовь. Перенесение же сознания из телесного существа в духовное совершается усилием
мысли.
Ты всегда меня видишь! Хорошо знаю я это, скрываюсь ли
от Тебя со стыдом и
страхом или внемлю Тебе с восторгом и трепетом. Чаще же — увы! — только
мыслью помню о Тебе, но холодна бывает душа моя. И тогда бываю я свой, а не Твой, замыкается небо, один остаюсь в своем ничтожестве, на жертву ненасытного и бессильного я. Но Ты зовешь, и радостно вижу, что только я отходил
от Тебя, и Ты всегда меня видишь.
И ему вдруг делается стыдно своего малодушного
страха, когда вслед за этой мелькнувшей
мыслью, охватившей смертельной тоской его молодую душу, нос «Коршуна», бывший на гребне переднего вала, уже стремительно опустился вниз, а корма вздернулась кверху, и водяная гора сзади, так напугавшая юношу, падает обессиленная, с бешенством разбиваясь о кормовой подзор, и «Коршун» продолжает нырять в этих водяных глыбах, то вскакивая на них, то опускаясь, обдаваемый брызгами волн, и отряхиваясь, словно гигантская птица,
от воды.
При одной
мысли о том, что она может быть выбрана надзирательницею в другом приюте или оставлена учительницей в городских школах, Дуня замирает
от страха…
Это признал даже сам Ропшин, изнемогавший
от страха при
мысли о том, что произойдет, когда пакет будет взят и Бодростин увидит, как он был предательски и коварно обманут.
Величие
мысли Льва Толстого и заключается в желании освободить человеческое общежитие
от страха.
A сердце сжималось в это самое время
страхом за жизнь младшего братишки. Ведь красавчик Иоле был любимцем семьи! Ведь, не приведи Господь, убьют Иоле, старуха-мать с ума сойдет
от горя, и не захочет без него жить!.. — вихрем проносится жуткая
мысль в мозгу боевого героя. Потом приходит на ум её недавняя просьба, просьба взволнованной, любящей матери-старухи.
Машенька вспомнила, что у нее в корзине под простынями лежат сладости, которые она, по старой институтской привычке, прятала за обедом в карман и уносила к себе в комнату.
От мысли, что эта ее маленькая тайна уже известна хозяевам, ее бросило в жар, стало стыдно, и
от всего этого —
от страха, стыда,
от обиды — началось сильное сердцебиение, которое отдавало в виски, в руки, глубоко в живот.
Вся дрожа
от страха, без
мысли в голове сидела она на корточках, продолжая чутко прислушиваться к происходившему внизу.
Язык подошел к испуганной цыганке и оговорил ее роковым «словом и делом». Ее окружает конвой; полицейский чиновник грозно приказывает ей следовать за ним. Трясясь
от страха, потеряв даже силу
мыслить, так внезапно нахлынула на нее беда, она хочет что-то сказать, но губы ее издают одни непонятные, дрожащие звуки. Покорясь беспрекословно, она следует за ужасным оговорителем.
Между тем как все в замке ходили будто угорелые,
от желания угодить доброй молодой госпоже и
от страха не выполнить в точности воли старой владычицы, предмет этих забот, Луиза,
мыслями и чувствами была далеко
от всего, что ее окружало.
Первая
мысль Владислава была, что тайна его измены открыта. Он побледнел —
от страха или негодования, всякий из присутствующих заключал по-своему. Но скоро оправился он и спросил твердым голосом...